Говорят, три месяца в эмиграции – это ровно тот срок, после которого начинаешь действительно скучать по дому. Понимаешь, что всё по-настоящему и пребывание в другой стране – это не затянувшееся путешествие, а твоя новая реальность.
Готовясь к переезду, я, разумеется, не могла вполне осознавать, с чем мне придется столкнуться. Что опыт туристических поездок (пусть даже и частых) не вполне релевантен релокации на длительный срок. Мне виделось возможным приезжать обратно раз в несколько месяцев, что позволило бы не терять связь с домом.
Мне, как, наверное, ещё многим уезжающим из России в 2022 году, на ум приходили ассоциации с первой волной русской эмиграции, философским пароходом и иже с ними. Несмотря на очевидно схожие причины, нынешний исход с родины имеет ряд существенных отличий.
Первое – это, конечно, география переселения: Турция, как и европейские страны, Америка, были популярны как тогда, так и теперь. Но в этот раз значительная часть россиян осела в странах бывшего советского лагеря, где относительно легко (по крайней мере, так было до последних пор) получить разрешение на проживание и не столь сильны культурные различия за счёт общего социалистического прошлого.
Второе отличие – это социально-экономический статус уехавших. Сто лет назад в эмиграцию первыми отправились потомки дворянских родов, уцелевшее белое офицерство, интеллигенты – в целом, люди если уж не особенно состоятельные, то имевшие определенное положение в тогдашнем обществе и навыки, позволяющие заработать на чужбине, вроде блестящего владения французским языком. Сейчас же и начало войны, и уж тем более объявление мобилизации заставили сняться с мест не только уверенных представителей среднего класса в классическом его понимании, но и не обременённых имуществом и сбережениями, а зачастую и устойчивыми доходами людей. И, как мне кажется и в чём я убеждаюсь на собственном опыте, чем скромнее достаток эмигранта, тем вероятнее он (по большей части вчерашний студент) окажется в Армении, Грузии, Казахстане или иной республике бывшего СССР, не считая стран Балтии.
Третье отличие – большинство из нас надеется если уж не на скорое возвращение, то на возможность регулярно приезжать домой в периоды относительного военного и политического затишья. Особенно реальным выглядит такой сценарий для тех, кто переселился в соседние приграничные страны.
Я предчувствую возможное осуждение со стороны ряда читателей – мол, мы пытаемся усидеть на двух стульях, не имеем смелости окончательно остаться – и окончательно порвать со своей страной. Мне горько сознавать, но – да, это так. Скажу лишь, что у всякого – одна жизнь, и стремление спасти её (если уж не в физическом, то в качественном плане), убегая из горящего дома – вполне естественно, а желание вернуться к привычному и знакомому закономерно, тем более что практически у каждого остались в России близкие родственники, друзья, в конце концов – воспоминания. Я не хочу в этом тексте извиняться за свой отъезд и за желание иметь возможность приезжать. Моя задача – лишь поделиться своим эмигрантским опытом и рассказать о сопряжённых с ним переживаниях по возвращении в Россию.
Итак, важная черта нынешнего эмигранта – это относительно частые визиты на родину. Среди моих знакомых есть те, кто меньше чем за год эмиграции бывал в России по 3-4 раза. (Особенно это касается невоеннообязанных женщин). Спустя ровно полгода пребывания за рубежом, 17 января, в день двухлетней годовщины возвращения Навального в Россию, я оказалась дома.
Я ехала с невероятными пересадками, чтобы сэкономить, и вот, спустя сутки в пути, после нескольких авиаперелетов и ночи в поезде, я высадилась на ближайшем к дому провинциальном вокзале с ощущением какой-то нереальности происходящего. Покидала я дом в июле, и в день отлета шёл дождь. Плитка, которой вымощена жд-платформа, была ужасно скользкой, и мне показалось, что уезжала я только вчера, тогда же и прошёл ливень, от которого теперь всё заледенело.
Чертыхаясь, я затаскивала чемодан на покрытые льдом ступеньки. Навстречу мне спешил полицейский. Последние пару лет в России я старалась обходить представителей закона стороной, как обходят бродячих собак – от греха подальше, но тут отвергать протянутую мне руку помощи не стала, хотя в мозгу всё равно легонько кольнуло – а не прилетит ли мне за знак пацифика на рюкзаке или привязанную к чемодану зелёную ленту? Но всё прошло благополучно – и, поблагодарив полицейского, я направилась к остановке. На ней жалко серела обтрёпанная бумажка “Своих не бросаем! Zа Россию”. Только одна, маленькая надпись.
Следующее “Zа наших” ярко вспухло на крашеном в камуфляжные цвета боку маршрутки. Так я поехала до окончательного пункта моего путешествия. Ничего не замерло в груди при виде знакомых пейзажей – может быть, полгода слишком мало? Но, уехав из дома студенткой в Москву, я радовалась этим местам даже после разлуки в несколько недель. Вообще, кроме времени года, кажется, особенно ничего не изменилось. Только чуть размножились буквы Z.
Вот где изменения почувствовались сильно – так это в магазине. И дело не только в отсутствии оригинальной кока-колы – цены больно кусаются. И это в провинции.
С собой помимо гостинцев из Грузии я привезла моток зелёной атласной ленты и идею участия в антивоенной акции. Когда этот запас кончился, мы с моей единомышленницей стали думать, где взять ещё. Она на полном серьёзе рассудила, что в цветочном попросить небезопасно – продавцы запомнят и напишут куда надо. Лучше заказать на Wildberries, но не в ближайший, а в соседний пункт выдачи. Здесь все друг друга знают. Эта подозрительность, недоверие к окружающим – и не где-нибудь, а в маленьком городке, где принято дружить с соседями – ранили меня больнее всяких зэтов и роста инфляции.
Из тех же опасений завязывать ленты мы ходили поздно вечером: вероятность быть замеченными меньше, потому что темно и фонари горят через один, это не изменилось. А вот вечный огонь на братской могиле наоборот – пылает исправно. Все предыдущие двадцать лет, что я помню, его “включали” только в канун Дня победы и начала войны.
Вообще, с зелёными лентами произошла очень показательная история. Пока мы завязывали просто полоски материи, это никого не интересовало. Наверное, жители относились к этому как к очередному странному перформансу или хулиганству. Так, однажды кто-то насадил у нас гипсовую голову Ленина на палку и воткнул на пустыре. А ещё есть дерево, на которое в какой-то момент привязали несколько десятков пластиковых кукол. И ботинки на провода закинутые имеются – появились безотносительно аналогичной оппозиционной акции… Все эти артефакты до сих пор украшают местность. Но вот как только на лентах мы стали писать лозунги “Нет войне!”, “Не ходи в военкомат!” и просто “Мира!” – против нашего подпольного протеста развернулась настоящая война. С молниеносной быстротой наши ленточки стали исчезать с наиболее очевидных мест скопления людей – остановок и информационных стендов. Сперва мы пытались затягивать их туже и выше, но и это ненадолго продлило жизнь – когда развязать ленту стало трудно, их стали пережигать окурком сигареты.
Как-то утром, ожидая автобуса до центра города, я столкнулась со словоохотливой бабулей, которая, оказавшись на остановке не одна, была очень рада завязать разговор. “Вот, сволочи, чего пишут!” – покосилась она на ленточку, дотянуться до которой не могла – накануне ночью я завязала ее на самом верху столба с дорожным знаком. Я не смогла промолчать, стала задавать вопросы, пытаться спорить – оказалось, старушке 70 лет, и родилась она уже после войны в Одессе. "Хохлов" она ненавидит и с сыном своим в контрах – стыдно, что воспитала антивоенщика. На мой вопрос, не жалко ли ей нас, молодежь, которой придётся сейчас жить в войне, когда она сама прожила пусть и в непростые, но в мирные времена, она честно сказала, что нет, не жалко. А в город она ехала вообще-то из церкви, которая у нас тут на окраине. Верующая людоедка.
Вот они – наши главные оппоненты, сторонники войны: мужички, которые рано утром, покуривая в ожидании маршрутки на работу, сигаретой жгут ленточку, и православные бабули, зомбированные телевизором.
Когда первоначальное возмущение, раздражение и недоумение отступают, я задаюсь вопросом – откуда в вас, товарищи, такой гражданский активизм? Ну хоть убейте, не припомню случая, чтоб кто-то на чистом энтузиазме замазывал на написанное на остановке слово из трех букв или отмывал со стены фаллический символ. А ленточку – с таким знакомым с детства лозунгом “Мира!” – срезали и уничтожали. И с завидной регулярностью, всякий раз, как мы завязывали новую.
О войне дома теперь говорят все. Почти каждый день я сталкивалась с этой темой в общественных местах: вот, сижу в парикмахерской, жду своей очереди – молодая женщина стрижет клиентку, за делом рассуждает, что у всех уехавших трусов надо отобрать имущество, а "украинских фашистов" уничтожить.
Студенты местного колледжа в автобусе говорят о бомбёжке Днепра. Прислушиваюсь и не могу понять общего настроения – они за или против? Улавливаю только, что они заметили, что кто-то навязал кучу ленточек на забор “шараги”.
В Маке (простите, во “Вкусно – и точка”) стайка девочек-кадеток обсуждает певца Шамана. Он, между прочим, мой земляк.
От близкой родственницы узнаю, что учителям в школе предписывают какой-то писюлькой из комитета по образованию скидываться на помощь нашим военным. Отказывающихся вносят в специальный список и куда-то передают. Берут на карандаш. Конкурсов патриотических для школьников стало больше. Да и вообще активностей – то письмо на фронт написать, то окопную свечу сделать. Впрочем, подобной патриотической повестки в школе, кажется, и до этого хватало.
В целом, будто бы всё вообще-то то же, что и раньше. Только люди стали настороженнее, агрессивнее. И больше интересуются новостной повесткой, говорят о родине, войне и каких-то врагах.
Слышала ругань в храме (где, конечно, на дверях висит плакат "Zа" и надпись о сборе трусов для военных): служительница на крещение обругала прихожан за излишнюю возню у колонки с водой. Ещё магазинчик у нас грабанул кто-то из местных, приставив нож к горлу доброй продавщице, тете Лене, которая столько раз отпускала в долг...
Может, всегда так и было. А надписи и ленты – шелуха, наносное, не более чем приметы времени, не отражающие самой сути? Всегда были согласные и несогласные, идейные и просто раздраженные, сволочи и хорошие люди…
Я не знаю, чего я ждала, вернувшись домой. Может быть, детского ощущения спокойствия под родной крышей? Как глупо. Ведь идёт война, развязанная Россией. А детство давно кончилось, и нет больше того дома, каким он был пару десятков лет назад. Может, я ждала большего понимания творящегося беззакония от окружающих? Но столкнулась в основном с уставшими, раздражёнными и поддерживающими войну людьми. И, может быть, таких в России большинство. Я не знаю – и с тяжелым сердцем уезжаю снова. Скорее всего, среди читающих наше издание немного найдется тех, кто поддерживает происходящее, но, может быть, считать, что нас много – ошибка выжившего? Напишите комментарий, завяжите ленточку, подайте голос! Объединяйтесь для борьбы с войной в эмиграции. Наш дом, наша родина стремительно меняются – и изменения эти к худшему. Но мы, перелётные и зимующие птицы, собьёмся в стати и сможем свить новые гнезда.