Россию в 2022 – 2023 годах покинули сотни тысяч человек. Айтишники, фрилансеры, оппозиционные политики и активисты всех мастей. Представляя социальный портрет этой волны русской эмиграции, мы в первую очередь думаем о них. При этом не так часто можно услышать о православных священнослужителях, не согласных с текущей российской политикой, и уж тем более решившихся на отъезд. "Перелётные птицы" поговорили с представителем духовенства, уехавшим в преддверии войны.
Никита – выпускник НИУ ВШЭ, диакон, клирик Константинопольского патриархата. Следует оговориться, что священнослужителем он стал уже в эмиграции. Действующим священнослужителям Русской Православной Церкви Московского Патриархата переехать значительно сложнее, так как для этого требуется особый документ – отпускная грамота, без которой на новое место служения устроиться где-либо практически невозможно. Интервьюируемый здесь отец Никита из России уехал как человек свободный, поэтому со многими трудностями, с которыми сталкиваются другие священнослужители, ему столкнуться не пришлось. Тем не менее, были свои нюансы. К эмиграции он готовился целенаправленно на протяжении последних лет, и политические события конца 2021 года окончательно убедили его вместе с супругой в необходимости покинуть страну.
— Никита, что конкретно стало последней каплей, заставившей тебя и твою семью уехать?
— По большей части, это политические причины: в течение последних двух лет точно меня и моих близких к эмиграции подталкивало постепенное превращение России обратно в Советский Союз – как выпускник исторического факультета я это чётко ощущал. Я "наводил мосты", и местом, куда, как мне казалось, я мог эмигрировать, была Литва. У меня там есть знакомые, которые, как предполагалось, могли помочь мне с перемещением. Два года я туда собирался, но всё время были те или иные препятствия: сначала помешала пандемия коронавируса, границы закрылись, и всё отложилось на неопределённый срок. К концу 2021 года, когда наметились улучшения и показалось, что граница вот-вот начнёт открываться, мы возобновили наши приготовления. Несколько месяцев сохранялась некая неопределённость, поскольку для духовенства было трудно оформить рабочую визу, ведь мы не входим в профессии первой категории востребованности, мы же не айтишники. В декабре мне стало более-менее очевидно, что будет война – тогда я начал активнее всех тормошить.
— Знаешь, я до последнего не верила, что будет война. Среди моих знакомых ты чуть ли не первый, кто ещё до наступления 2022 года так думал.
— Нет, мне уже тогда это стало ясно. Я вёл в то время дневник, да и сейчас стараюсь его не забрасывать, и мои эго-источники, как сказали бы мы с тобой на истфаке, хорошо отражают те мысли и чувства, что были тогда у меня: я осознавал, что будет. Всё это подталкивало к действиям, но мало что из планов оказалось возможным реализовать. Всё было так сложно… Тем не менее, 21-го февраля 2022 года мы с женой улетели-таки в Ереван в давно запланированный отпуск. Двадцать четвёртого началась война. Всё это время я был на связи со своим протеже. Он пытался помочь нам, даже ходил в министерство иностранных дел Литвы. Но ему везде было отказано, а кто-то даже сказал, чтобы они, представители Московского Патриархата, вообще шли куда подальше. И это при том, что просивший был коренным литовцем.
В течение последних двух лет точно меня и моих близких к эмиграции подталкивало постепенное превращение России обратно в Советский Союз.
— Получается, от этой идеи вы вынуждены были отказаться?
— Да. Когда я понял, что с Литвой не получается, я просто стал стучаться во все двери. В итоге мы с женой при помощи моей мамы полетели туда, куда только и было возможно улететь: в Турцию. Одна знакомая, которую я теперь в шутку называю духовной матерью, помогла нам. Она же познакомила меня и с тем литовским священником, отцом Виталием, который помогал нам. Эта женщина мне сказала: "У меня есть знакомый, который ищет диакона. Но тебе, наверное, важно какой патриархат?" Я ответил, что это мне уже не важно. И тогда она рассказала о том, что в Анталье в православной епархии Константинопольского Патриархата есть вакансия для диакона.
Мы просто поехали, куда глаза глядят. В какую-то Анталью, в которой я никогда не был. Вообще, я посетил тридцать стран мира, а в Турции до этого не был никогда. И тут сразу в эмиграцию.
Поначалу мы вели какое-то студенческое существование, от которого уже отвыкли: дома у нас была очень хорошая, комфортная квартира в Одинцово… А тут я забронировал самый дешевый хостел, какой только был, в двух минутах от церкви. Комната десять метров на двоих, тесно, тонкие стены, слышно всё, чем занимаются соседи. Через месяц такой жизни деньги стали заканчиваться. С Литвой по-прежнему ничего ясно не было, а оседать где-то было нужно, при этом домой возвращаться не хотелось от слова совсем.
И вот, на праздник Благовещения, 7 апреля 2022 года мы приняли решение тут остаться. Службы в храме были каждый день, почти каждый день мы на этих богослужениях молились, успели со всеми перезнакомиться, атмосфера нам очень понравилась. Буквально через несколько дней после того, как мы приняли решение, моего литовского друга, вот этого батюшку, который нам так помогал, который нас с женой обручал, который вообще всячески пытался помочь нам переехать – его уволили со всех постов, которые он занимал, за высказывания против войны. Выходит, если бы он успел нам помочь, перевёз бы нас туда, мы бы оказались в аналогичной ситуации, с той лишь разницей, что у нас бы не было гражданства этой страны и своего жилья. Так что Господь отвёл нас от Литвы в тот час.
— Да, выходит, и правда Бог отвёл. Скажи, а как вы представляли вообще себе эмиграцию? Может, были какие-то стереотипы?
— Ну, все наши стереотипы были относительно Литвы. А от Турции мы не ждали ничего: просто не успели какие-то ожидания сформировать.
— Но, раз уж вы оказались в Турции, расскажи, нравится ли там?
— В принципе, нам очень приятно, что Турция нас гостеприимно, спокойно приютила. В отличие от Евросоюза, который, вместо того, чтоб помогать антивоенному сопротивлению, создал всяческие сложности простым русским людям. В то же время, путинские чиновники и олигархи – истинные виновники войны – имея двойное или даже тройное гражданство, как путешествовали, так и путешествуют свободно. Мы приехали сюда, и не надо было никаких этих унизительных виз получать, доказывать, что ты всё-таки человек, а не какое-то недоразумение. Мы ощущаем здесь некую welcomeness… Доброжелательность, да.
— А как насчёт турецкой инфляции, о которой сейчас много говорят в СМИ?
— Ну, официально, насколько я помню, по данным турецких властей инфляция составляет 85% в год, и это невозможно не ощущать… Мы недавно ездили из Турции в Армению, в Ереван, где до этого были девять месяцев назад. И вот мы зашли в бар, в котором были в прошлый раз – цены прежние. В Турции же ценники каждый месяц переклеивают. Но это общая проблема всех, кто здесь живёт, к сожалению. Нам всё-таки грех жаловаться. Но, честно говоря, Армения после Турции воспринималась как Европа.
В принципе, нам очень приятно, что Турция нас гостеприимно, спокойно приютила. В отличие от Евросоюза, который, вместо того, чтоб помогать антивоенному сопротивлению, создал всяческие сложности простым русским людям.
— А в чём это проявлялось?
— *Со смехом* Не в последнюю очередь, в наличии ассортимента хорошего пива! В Анталье же на весь город два-три бара с более-менее приличным крафтом. В Стамбуле ещё несколько. А в целом по стране с этим туговато, как мне кажется. Так что у нас здесь ещё вполне хорошо!
— Да, кстати, понимаю. Ты уже не первый, кто говорит мне, что с пивом в Турции не очень. Наверное, это в целом связано с мусульманской культурой? Насколько вообще эти культурные различия ощущаются?
— Конечно, эта культура не похожа на нашу, далеко не только в этом аспекте. Хочется оказаться в месте с более близкой, европейской культурой, несмотря на то что Европа сейчас a little bit unwelcome to us.
— Скажи, а сложно ли тебе как представителю православного духовенства жить в стране, где превалирует культура, основанная на исламе?
— Знаешь, мне думается, что здесь, по крайней мере в Анталье, где мы живём, превалирующая культура – это культура Ататюрка. Мне кажется, может, я и ошибаюсь, что у него здесь больше последователей, чем у какой-либо религии. Здесь довольно много агностиков и атеистов. В результате мы имеем очень светский и очень свободный город, в чём-то даже весьма западный. Правда европейские продукты, например, испанский сыр, в Турции найти сложнее, чем в подсанкционной Москве.
— Меня очень заинтересовало то, что ты сказал про атеизм. У меня, наверное, есть представление, что Турция сейчас уходит в сторону от концепции светского государства. Ты представлял, с какой религиозной картиной предстоит здесь столкнуться?
— Даже не успел задуматься. Конечно, вот это, по большей части, светское общество – это характерно именно для Антальи, крупного туристического и студенческого города. Я думаю, что в некоторых других провинциях религиозных людей и, в первую очередь, мусульман гораздо больше. Да и здесь, на самом деле, их тоже немало. Но надо сказать, что здесь, когда я иду по улице старого города, где нам это в определённых пределах дозволено, в рясе, я ловлю на себе гораздо меньше странных взглядов, чем в Москве – там на меня нередко как на дикаря смотрели и чуть не пальцем тыкали. Однажды я вообще видел, как батюшка выходил из метро Тульская, и компания подростков громко выкрикнула, с матерком, "ха-ха, смотри, поп!". Вот это "смотри, поп" – в Москве некая норма поведения. А здесь никто не делает удивленных лиц, увидев священника в подряснике. Ну, разве что старички по груди себя похлопают: "салям алейкум", мол – это скорее как знак уважения такой. Так что, если мы говорим о религиозной составляющей турецкого общества, я бы сказал, что оно здесь более уважительное, чем в Москве.
— Поразительно. Я никогда не задумывалась, что к батюшкам может быть такое отношение в исламской стране. А много ли прихожан в храме среди эмигрантов новой волны?
— Знаешь, в октябре-ноябре некоторые ребята с определенной регулярностью приходили в церковь, их можно было вычислить по абсолютно потерянным лицам. В большинстве своём они приходили в храм только потому, что видели, что на двери здания что-то по-русски написано. Я обменивался контактами с некоторыми из них, стараюсь поддерживать общение. Но вообще, я ожидал, что люди будут в большей степени объединяться вокруг церкви в такой ситуации. Но этого нет. Конечно, в храме появляются новые лица. Но большинство новоприбывших к Церкви настроено индифферентно. По крайней мере, такое впечатление сложилось у меня.
— Видишь ли ты для себя возможность возвращения в Московский Патриархат в будущем?
— Нет, не могу сказать, что это представляется мне возможным.