В годовщину расстрела парламента, 4 октября 2021 года, мы с Дмитрием Корбахом, двое историков, отправились к Белому дому, чтобы поговорить с участниками событий, ежегодно собирающимися на этом месте три десятилетия. Народу было много: в основном, хорошо знакомые друг с другом люди за шестьдесят, стоящие компаниями. Были и совсем старики.
Как нам объяснили, пропагандистские мероприятия КПРФ – которую при нас отругал, кажется, каждый – и других «сочувствующих» прошли в основном третьего числа, а четвёртое осталось исключительно участникам событий. Мы пришли в правильный день, и из молодёжи видели только нацболов с огромным флагом и гитарами.
Стоило заговорить с первым человеком, тот сразу позвал второго, затем третьего… Все общались охотно, с большим приятием. Атмосфера напоминала смесь трагедии и праздника, в людях виделся подавленный гнев прошлого, смешанный с радостью встречи со старыми соратниками. Мы провели у Белого дома около трёх часов. К сожалению, не все соглашались говорить под диктофон, но то, что нам удалось записать, представляется очень ценным – и, осмелюсь сказать, красивым. В военный 2023 год, когда вопрос о том, как Россия пришла к катастрофе, звучит ежедневно, опубликовать эти записи кажется более уместным, чем когда-либо.
Сергей Петрович Сурнин
Вдохновенно, в слезах, прочитал свои стихи (орфография автора сохранена):
Я седею в заботах, стихах и статьях…
(под присмотром чужого закона).
Не стареет лишь память о павших в боях,
Что как звёзды ушли с небосклона…
Ермаков и Шаламов…
а вот БМП,
Из которых строчат по-немецки.
До передних пять метров, а мы вдалеке,
Аж, пятнадцать…
Умрём по-советски!
Нас опять обстреляли. Мне вновь повезло.
Так, царапина, даже не проза.
На полу не стонал, лишь дышал тяжело
Весь израненный Виктор Морозов.
Я нашёл автомат и погладил патрон,
Но отрезала Альфа дорогу наверх.
Паровозные топки убитых окон
Выходя, оглянувшись, запомнил навек.
Наша память сегодня не в звоне наград,
А тиха как слеза на иконе…
Но за Родину!
снова найду автомат
И патроном захлопну патронник.
Вот здесь я спрыгнул с пандуса [показывает]. Хорошо, мне Евгения Антоновна Осипенко, партизанка с двенадцати лет, которая в шестнадцать лет брала Кёнигсберг и потом ещё воевала в Маньчжурии... принесла плащ-палатку. Поэтому я лежал на газоне и меня, наверно, не было видно особо. Но я думаю: голову не спрячу всё равно – пуля-дура найдет. Лежал и смотрел, как гибли мои товарищи с десятого отряда. Они вскакивали, пытались какие-то бутылки – с бензином или с керосином – бросить в проходящие БПМ, но надо было не вскакивать. Конечно, не подскажешь издалека. Остальные были безоружные вообще, может быть, это и спасло... А строчили по-немецки: ведь нашего солдата учат короткими очередями стрелять, прицельно и экономить патроны. А по-немецки –это вставил рожок, нажал и, пока, как говорится, до нового рожка... Это были наёмники, это не солдаты были.
А уходил я... нас выводила "Альфа". Мы случайно не ушли в "стакан", туда, наверх, не знали, что там сожжено. Я случайно оказался вместе с руководством, командир говорит: "Ну что, ребята, потерпели поражение. Давайте, как защитники Бреста, уйдём наверх и, сколько можно, продержимся. Пара гранат у есть, но они ж не знают, сколько у нас гранат. Пойдут, одну бросим – ну, подумают, [что] у нас ещё есть".
Все, вроде, согласились, но, наверное, не все торопились. А я говорю: надо предупредить, что оголяем фланг. А там идёт такая вытянутая подкова, коридор. Я по ней прошел в темноте, выхожу: коридор пустой, а я ходил, видел там [раньше] много народу. И только у окна, выходящего на гостиницу "Мир", голоса какие-то. Ну, говорю громко: "Как дела, мужики?" "Хорошо дела. Выходи по одному, руки за голову, без оружия!" Ну, я сразу – нырь, прибежал, говорю: давайте быстрее, а то я кого-то спугнул.
Народ долго собирался, я двоих взял, одного не помню, а второй – кореец, его тяжело было не запомнить. И я с ними постоял немножко и пошёл. Только подхожу... Не помню, как звали командира отряда, полка добровольческого... Саша... Он русин по национальности. Минут пять побеседовали. И из коридора, откуда я пришёл, тоже командуют: "всем стоять, ко мне без оружия". "Альфа" по моим следам пришла. Ну, они так, осторожно шли... Конечно, этих ребят, которых я оставил, они взяли. Ну, ничего: потом всех вывели. Присоединили человек пятьдесят баркашовцев.
Там красный пазик альфовский: ждали, когда нас выведут. В этот пазик, ну, человек десять заскочили, остальные стоят здесь. Я говорю Саше, командиру – я всё-таки старше всех по возрасту, мне 52 года уже было – говорю: "командуй, иначе сейчас автобус уедет, нас всех постреляют здесь". Сунулись в ту сторону – по нам очередь сразу. Отбежали, говорю: "командуй, пошли вот сюда". И ушли: оттуда, с того дома, стрелять неудобно, потому что можно случайно попасть в этот пазик. Один из них, вроде, нас задержать несколько шагов сделал, потом оценил, что нас там человек 70, а их 3... Не задержать нас. Ну, и мы потом под мост – и ушли.
Владислав Николаевич Ельников
Создатель 1993god.com. Говорил быстро и уверенно, кажется, знал всех вокруг.
Тут была наша баррикада, которая перекрывала Лужниковскую улицу, перекрывала проход к зданию Верховного совета. Вот я здесь стоял в составе казачьей сотни, стоял до конца. Потом 3 октября демонстранты из города прорвались, разметали все эти ОМОНовские кольца, сняли блокаду, прошли сюда, к нам. Такая радость, конечно, была. Нам казалось, что это победа, всё. И на волне вот этой радости Руцкой призвал идти в Останкино, чтобы выйти там в эфир и обратиться к народу: представитель законной власти. Мы двинулись на Останкино, и там как раз нам и вжарили очень хорошо... Я чудом тогда жив остался. Мы-то пришли к телецентру с намерением, что сейчас наш Руцкой, другие депутаты пройдут в здание, выйдут в эфир... Нас встретил там пулемётный огонь, по нам из пулемётов, из автоматов – сколько там народу погибло! Трупы, кровь, раненых полным полно.
И после этого мы вернулись сюда, я ушел в 20-й подъезд, и я там уснул, прямо в гардеробе, на каменном полу. Мы там отдыхали: наша позиция-то здесь была, баррикады. Мы уже стояли тут много дней. Какое-то время стоишь на баррикаде, потом тебя сменяют, идешь отдыхать. У нас там ничего не было: под голову я противогаз клал. А проснулся уже 4-го числа утром. Стекла сыплются, пули свистят, все кругом звенит, дрожит, пальба идет... То есть штурм уже начался. И там дальше, конечно, творилось что-то невообразимое. Мой командир, сотник Морозов, указывает: "беги в подвал, прячься в укрытие!" Я забегаю в подвал, там сидит народ. Какой? Примерно как в вагоне электрички или в автобусе: все там! Пенсионеры, старики, дети откуда-то, женщины с детьми! Я был поражен, когда я увидел, сколько там случайных людей. Такое впечатление, что это просто прохожие какие-то забежали, просто прячась от огня. Я немножко в подвале посидел, потом думаю: что ж я сижу, там наверху пальба, стрельба, бой идет, а я тут с пенсионерами... Встал, решил выйти – и тут женщина в красном пальто подбегает: "Там раненый лежит, помогите!"
Идем с ней к выходу из 20-го подъезда. Там такие стеклянные двери прозрачные. Женщина вперёд меня выходит – и тут же падает, как подкошенная. Падает и лежит без всякого движения. Я автоматически остановился и не выхожу дальше, за эти двери. А она лежит. Смотрю, там напротив 20-го подъезда типа клумбы такой, возвышение с бордюрчиком. И на этой клумбе лежат двое мужчин: один помоложе, другой постарше. Первый в очках, у второго плешь, лысина. И вдруг у того, который постарше, из черепа – пух! – вылетает кусок. И черный проем дымится. Пуля снесла ему часть черепа. Причем проем черный совершенно, никакой не красный, ничего. Этот, который помоложе, повернул голову, увидел это дело и пополз к нам в 20-й подъезд, мы уже ногой ему приоткрываем: "давай скорее!" – скорчился и затих. Вот, три трупа. Буквально в течение минут на моих глазах трое убитых. Причем то, что женщину убило, я долго не мог понять. Потом слышу, сзади голос: "о, женщину-то убило!"
Потом я уже метался по зданиям, бегал по этажам. Везде было полно битого стекла, пули рикошетили, звенели, полно трупов, очень много. И я даже плохо помню все, что там происходило. Командира найти не могу, никого найти не мог – полный бардак, какая-то неразбериха, никто ничего не знает, как быть, что делать. В конце концов, я оказался в той части здания, которая выходит на набережную. Где-то там внизу, в холле, ко мне подбегают двое медиков в белых халатах, мужчина и женщина: "тут раненый". Не раненый – мужчина бился в припадке эпилептическом, в принципе, это не требовало каких-то экстренных мер, но, тем не мене, решили его вынести на набережную на носилках. И мужчина-то несет, а женщина не в силах. И вот меня попросили эти носилки помочь вынести. Мы выходим через парадный вход в сторону набережной, несем эти носилки, женщина-медик бежит, машет белой наволочкой, мол, "не стреляйте: тут раненый". Мы благополучно принесли носилки, поставили их у набережной. И я смотрю: тут целые ряды трупов рядом, сверху они укрыты материей. Я подошел, приподнял материю посмотреть, кто там. Тут ко мне подлетает солдат внутренних войск: "А-а! Ты у убитых тут по карманам шаришь?" Хвать меня – в автозак, и увезли.
Везли меня очень долго. Везут, везут, потом где-то встанут, стоят очень долго, опять куда-то везут. В конце концов, автозак останавливается, дверь открывается: "выходи!" Я выхожу – тюремный двор. И всё: и дальше у меня черный провал, дальше я не помню ничего. Очнулся я в тюремной камере. Там было очень много народу, где-то человек 30-40 в одной камере. Нары там двухъярусные. Оказалось, что это Следственный изолятор №3, который в Хорошево-Мневниках. И в этом следственном изоляторе мы просидели около трех суток. Я почти всё это время проспал просто-напросто, потому что здесь мы почти не спали, на баррикадах. И мне казалось, что я там проспал около суток – оказалось, около трех суток я там просидел. И народ там сидел, в этом СИЗО, тоже самый разнообразный. Как я понял, туда сгребали народ просто с улицы, всех подряд сметали. Потому что там был такой момент, когда нас обыскивали... Надо было раздеться до трусов, выложить все, что у тебя есть. Потом проходишь дальше и опять одеваешься. Так вот там стол, на котором лежали эти личные вещи и прочее... Там всякие удостоверения, каких там только не было! Студенческие билеты, удостоверения МВД, госбезопасности, журналистские... На все случаи жизни! И вот, видимо, от того, что такой пестрый состав, мне очень крупно повезло: с нами очень вежливо обращались. Нас не били, не пытали, не унижали. Нас кормили. И потом меня заставили какую-то объяснительную написать и просто выпустили.
Петр Алексеевич Черкасов
Мужчина в родноверской повязке на голову, говорил экспрессивно и очень быстро.
Я опоздал участвовать в сопротивлении, жизнь заматывала, надо было работать... По телевизору видел, как расстрел шел. Я не мог на следующий день на работе остаться, я ушёл просто смотреть: что ж такое, неужели? Просто не верилось в это. На весь мир показали, как Советский Союз, Россию раздолбали, остатки народной власти. Чтоб народу не было повадно больше сопротивляться. Мы все должны каяться за то, что не участники. Обманывали народ вовсю. Вот тот же Зюганов: везде развешивали бумажки, и в метро [сообщали], и по радио, что тут какие-то бандиты, террористы засели в Белом доме. Зюганов! Да про него анекдот женщина рассказала: он пришел в плаще, распахнул – а там пулемётная лента! Ну это анекдот! Он наоборот призывал не ходить никого!
Я шёл от Беговой [5 октября]: тут метро было перекрыто. Мы подошли к скверику, до перекрёстка. Там парень шёл молодой, вагончик стоял около изгороди, за ним ОМОН. Они крикнули молодому человеку: "А ну бегом сюда!" Он не побежал, он только пошёл. Они его сразу схватили, на землю – и прикладом начали забивать. Мы крикнули им: "Что вы делаете, гады?!", а они в нас стреляют. Людей убивали, стреляли на следующий день, так что это не один день было.
Валентина
Бабушка 83 лет, читает стихи на митингах. Записали 15 минут стихов, вот некоторые:
С 21 сентября мы стояли до 4 октября, вот так. Не ели, не пили, кто что принесет – всё делили.
***
Я убит в Белом доме, помяните меня,
БТРы и танки не жалели огня.
Вертолеты кружили, и горел Белый дом,
Стал он чёрной могилой для укрывшихся в нём.
Я погиб за Россию, выпил чашу до дна,
Но она не проснулась, не проснулась она.
И она не проснулась, не сняла палачей,
Что случилось с Россией, что случилося с ней?
Об одном вас прошу я, дорогие друзья:
Сбережёте Россию – сбережёте себя!
***
Президент разбушевался,
Видно водки нахлебался.
Он трёхпалую рукой
Подписал приказ такой.
Почему так Ельцин пьяный,
Выступал он дураком,
Потому что пил он водку,
Заряжённу Чумаком!
***
Трудно в России русским живётся,
Трудно работу найти,
Заводы и фабрики – все распродали,
Безработица встретила всех на пути.
В стране безработица, люди страдают,
Зарплату они не получают.
Смирилися люди с этим режимом,
Работа стоит под этим нажимом.
Если задумают они бастовать –
На них посылают ОМОНовску рать.
Дубинки резиновы им удлинили,
Чтобы по спинам резко так били
И чтобы зарплату они не просили.
Пока президент наш летает-летает,
Чубайс и вся мразь страной управляет.
Как получишь ваучер, береги его,
Ведь он с мордой Чубайса цвета одного.
***
Коммунистом не была, коммунистом я не буду,
Но за Родину стоять, твёрдо я решила, буду!
Ельцин был лжекоммунистом, взносы членские платил,
А пробрался он в столицу – всю страну он развалил.
***
Как у Мишки Горбачёва
На башке прогалина,
Развалил он всю страну,
А свалил на Сталина.
Пахал Горби целину,
Он кричал на всю страну:
Раскорчую весь Союз,
Никого я не боюсь!
Горбачёв был комсомольцем,
Управлял он трактором, а,
Как стал он коммунистом,
Стал он провокатором.
***
Экономика в развале, льётся кровь по всей стране,
Да такое б не приснилось даже Гитлеру во сне.
Гладил Буш, тая секреты, Горбачёва по плечу:
"Ты порежь свои ракеты, я валютой заплачу!"
...
Ты страна моя родная, ты Россия, наша мать!
Президентов нам не надо, сами сможем управлять.
Президентское правленье нас куда-то завело,
Появилось на продуктах многозначное число.
***
Советский союз не погиб,
Напрасно враги все мечтают.
Время расплаты придет,
Об этом все позже узнают.
***
Ельцин пальцы оторвал,
Он гранаты воровал,
Себе пальцы оторвал!
На Урал на родном
Развалил Ипатовский он дом,
А приехал на Москву –
Развалил и всю страну!